За время своего добровольного «заточения» в деревне, Надежда изредка переживала чувство отторженности, особенно по вечерам, когда в молитве отходила ко сну. Тяжко становилось, когда оставалась одна, наедине со своими мыслями.
Держалась целый день непринужденно и беззаботно. К вечеру запас прочности иссякал и тянуло на печальные размышления. Вспоминала непутевого мужа, но любви к нему в сердце отыскать не смогла.
Перегорело все. Где он и чем занимается, - было совсем не интересно думать.
Да и была ли любовь? Возможно, отдавшись желанию выйти замуж, и не заметила, что любви то нет. Может быть, со временем она бы и появилась, но даже тоненькая ниточка желания создать, взрастить в душе зрелое чувство любви, была перерублена.
Чувство навсегда потерянной радости материнства давило нестерпимо.
Подбирались сумерки, и вместе с ними подкрадывалась тьма душевная. Одна отрада была – поговорить с Господом.
Капали слезы. Слова, сначала неловкие, - а поймет ли, - но потом осознанные, томление душевное, неизреченное, выплескивалось наружу, и наступало облегчение.
Как жить дальше и чем жить – она не знала.
Разыскать мужа и посмотреть ему в глаза – нет, совсем не хотелось.
Возвращаться в квартиру, понимая, что все равно когда-то наступит момент встречи с супругом – тоже не хотелось.
Но деньги заканчивались. Надо было возвращаться на работу.
По доброте своей душевной никогда не считала в поселковом магазине деньги, - а получается, что кормила две семьи сразу. Приодела ребятишек, подкормила; к школе приобрели некоторые вещи. Ребята смущались, но с благодарностью принимали подарки.
Митя перестал «выкать», называл теперь просто – теть Надя. А Анечка, которой и вовсе не досталось материнского тепла, после одного случая запиналась и отводила глаза.
Они тогда купались на плёсе. Вода прогрелась, песок отдавал тепло, и они забыли осторожность. А на мелководье, в зарослях осоки, грелся уж, - на него чуть и не наступила Анечка и закричав в испуге: «Мамочка!», бросилась к Надежде. Обхватив ручонками её шею, прижавшись своим тоненьким телом, дрожала и шептала: «Змея». А когда уж уполз, сам наверное испугавшись не меньше, Анечка осознала, что произнесенное в страхе слово было адресовано Надежде. Она смутилась, замкнулась от такого откровенного распахивания своей души. И с тех пор, - вот уже неделю как, никак не обращалась к Надежде, обходя этот момент стороной.
Вот и сейчас, - подкрался вечер. Через два дня надо уезжать, а голова пухнет от мыслей, киселеподобность которых стала уже угнетать.
Что делать?
Надо что-то делать.
Успокаивая себя, что все будет хорошо, она отодвигала принятие решения на потом, надеясь, что все само по себе разрешится. На то, чтобы предпринять какой либо шаг не хватало ни сил, не решительности.
Не спится.
За окном – туман стелется. Но странно как-то. Только со стороны Ольгиного дома. И дымом пахнет.
Господи, - вскинулась она, - да это же дом горит! Как была в ночной рубашке, так и бросилась огородами на помощь.
Огонь еще сильно не занялся, дымилось одеяло, матрас тлел, распространяя противный запах, кое-где вспыхивали огоньки пламени.
Митька в одних трусах носился с ведрами – от кадки с водою к дому и обратно.
Анечка, сиротливо прижавшись к яблоне, всхлипывала, размазывая по щекам следы от копоти.
Ольга только что-то бессвязно мычала и пыталась встать на ноги. Она опять курила в кровати, да видно из-за этого окурка и затлело всё.
По перекошенному лицу и обвисшим рукам, по тому, что она никак не может встать на ноги, Надежда поняла – инсульт, скорее всего.
С трудом погасили огонь. Вытащили во двор дымящуюся постель.
Большая комната, в которой жила Ольга, выгорела, закоптилась.
Детей спасло лишь то, что ночевали они на чердаке, - там прохладней и сеном пахнет. Сквозь щели и проник дым, разбудив Митю.
Под утро, поймав грузовую машину, которая ехала в поселок за стройматериалами для церкви, погрузив с трудом Ольгу, Надежда повезла её в поселковую больницу.
Зашла и в администрацию, - медицинского полиса у Ольги не было.
Поговорив с чиновницей, утрясая неприятные моменты, была крайне изумлена, что детей надо оформлять в интернат.
- Мать недееспособна будет еще долго. Дедушек-бабушек у детей нет. Осень не за горами. Другого выхода нет, - безаппеляционно заявила чиновница, - девочку надо давно в спец-интернат определить, - у неё же инвалидность, а мальчик будет в поселковом интернате жить.
Возвращалась назад в деревню, тихо роняла слезы от безысходности и жалости. Попала под ливень и спряталась под крышей храма.
Здесь было сухо, пахло деревом, известью. В углу теплилась лампадка. Небольшой иконостас и место для свечек. Тут же лежали свечи, стояла коробочка для денег.
Надежда зажгла свечку, постояла у икон.
Тихо.
На обеде, наверное, все, - подумала. Вот и хорошо. Посижу здесь тихонько.
- Здравствуй, милая, - из дремоты её вывел тихий голос, - от дождя или от страстей-напастей прячешься?
Перед ней стоял служитель. Лет 45-ти. Добрые глаза изучающего взгляда.
- Так ты, наверное, и есть Надежда? Митя прибегал, о тебе рассказывал. Доброе дело ты детям делаешь. Это ведь ты Ольгу в больницу отвезла?
- Да. Но вот что с детьми будет? Их же в интернаты определят, да при чем – в разные. Разлучат.
- Понимаешь, значит, что это плохо.
- Ума не приложу, что делать теперь.
- А ты не умом, ты душой реши своей. По совести поступай. Уже вижу, что не перешагнешь через ситуацию, не останешься в стороне, коли к детям так, по-доброму, относишься.
- Да что я могу? У меня ни прав, ни денег нет, ни работы.
- Господь не зря тебе такую ситуацию попустил. Это надо и тебе в первую очередь тоже. А за работу не переживай, - она у нас в бригаде найдется. Красить, белить сумеешь? А в остальном – сердце свое слушай, по духу и поступай. Пусть Господь тебя благословит.
Светлана Поталова,
Россия
Буду очень признательна за конструктивную критику. На оскорбления не отвечаю. Не переживайте, обидеть меня очень трудно. В пустую словесную перепалку не вступаю.
Злословие, сарказм, колкости в адрес друг друга буду удалять.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Жизнь – штука сложная - Тихонова Марина Р.S.: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим.1:20)
Реальность - Андрей Скворцов Я специально не уточняю в самом начале кто именно "он", жил. Лес жил своей внутренней жизнью под кистью и в воображении мастера. И мастер жил каждой травинкой, и тёплым лучом своего мира. Их жизнь была в единстве и гармонии. Это просто была ЖИЗНЬ. Ни та, ни эта, просто жизнь в некой иной для нас реальности. Эта жизнь была за тонкой гранью воображения художника, и, пока он находился внутри, она была реальна и осязаема. Даже мы, читая описание леса, если имеем достаточно воображения и эмоциональности можем проникнуть на мгновение за эту грань.
История в своём завершении забывает об этой жизни. Её будто и не было. Она испарилась под взглядом оценщика картин и превратилась в работу. Мастер не мог возвратиться не к работе, - он не мог вернуть прежнее присутствие жизни. Смерть произвёл СУД. Мастер превратился в оценщика подобно тому, как жизнь и гармония с Богом были нарушены в Эдеме посредством суда. Адам и Ева действительно умерли в тот самый день, когда "открылись глаза их". Непослушание не было причиной грехопадения. Суд стал причиной непослушания.
И ещё одна грань того же. В этой истории описывается надмение. Надмение не как характеристика, а как глагол. Как выход из единства и гармонии, и постановка себя над и вне оцениваемого объекта. Надмение и суд есть сущность грехопадения!
Соседи - Владимир Деменин Где бы мы ни жили: в городе, станице, деревне вокруг нас живут соседи. Мой сосед мне враг или друг?
